Воинскую часть, в которой служил Виктор, перебросили на запад, ближе к границе. Проводились большие маневры, в которых должна была участвовать и авиация. Как обычно, к самолетам выставили часовых, и Виктору досталось дежурить в ночную смену. Он ходил с винтовкой, охраняя аэродром, изредка переговариваясь со своим соседом, рыжим Петькой. Очень хотелось спать, и Виктор, чтобы перебороть сон, начал тихонько напевать. Петька, стеснительный деревенский парень, услышав, как поет Виктор, с восхищением повторял:
— Вон ты как умеешь! Мне бы так… Ну еще чего-нибудь спой, душевное…
Смена должна была прийти только утром, и Виктор перепел уже почти все песни, какие знал, когда вдруг на рассвете увидел бегущего к ним лейтенанта.
— Вроде бы рано еще, — сказал Петька, с удивлением глядя на спешащего лейтенанта. — Бежит…
Приблизившись, лейтенант перешел на шаг и остановился.
— Война, ребята…
Виктор смотрел на него во все глаза: вот оно, то самое, о чем говорил Тимоха. Война!.. И почему-то в эту минуту подумал о том, что в свои девятнадцать лет еще ни разу не поцеловал девушку, ни разу не был в Большом театре, куда так мечтал сходить…
Граница была близко, и уже на следующий день воинской части было приказано занять оборону у шоссе, куда немцы могли бросить свои танки.
Потом были тяжелые бои. Отступление. Сражение за Киев. Потрепанную в боях дивизию, в которой воевал Виктор, отозвали на переформирование.
В это время, узнав, что в Москве создается специальный отряд из пилотов-планеристов для участия в десантных операциях, Виктор стал настойчиво проситься туда. Однако просьбы его были напрасны — в дивизии не хватало людей.
Новый комиссар дивизии, недавно назначенный, к которому в конце концов обратился Виктор, выслушал его внимательно и задумался.
— Вы пилот? А свидетельство у вас есть?
— Есть! — выпалил Виктор и тут же, покраснев, смешался. — То есть нет… Но я действительно летал!
— Как же так? Никакого документа? А почему вы сразу не пошли в авиацию? — поинтересовался комиссар.
Виктор замялся:
— Понимаете, товарищ комиссар…
— Расскажите-ка все подробно, не стесняйтесь.
И Виктор рассказал ему все — и про планерку, и про палец, из-за которого его не приняли в аэроклуб. Увлекшись, он допустил некоторое преувеличение: небольшой планерный кружок при Доме пионеров превратился у него в настоящую планерную школу, а простенькие полеты над холмами — в продолжительные полеты за самолетом-буксировщиком. Однако это преувеличение понадобилось Виктору лишь для того, чтобы просьба его звучала более убедительно.
Говорил он горячо, с вдохновением, и комиссар, человек умный, с большим жизненным опытом, понял, что Виктор по-настоящему любит авиацию. Неизвестно, поверил ли он ему до конца, тем не менее обещал помочь. Слово свое комиссар сдержал, и вскоре Виктор очутился в Москве, в Тушино, где происходило формирование отряда планеристов.
Здесь, пока комплектовался отряд, пилоты занимались теорией. Среди пилотов Виктор встретил многих известных планеристов, рядом с которыми чувствовал себя неоперившимся птенцом, и то, что он выдавал себя за такого же мастера, каким был каждый из них, постоянно угнетало его. Будущее пугало Виктора: что же будет дальше, когда узнают, что он практически не имеет никакого опыта, никогда не летал за самолетом-буксировщиком и вообще поднимался на планере не выше ста — ста пятидесяти метров?..
Но делать было нечего, он принял решение и отступать не собирался, надеясь на то, что сумеет одолеть все, что ему предстояло, — ведь он так мечтал летать. И Виктор делал вид, будто давно уже все постиг в летном деле и самые сложные полеты для него — сущий пустяк.
Сначала все шло хорошо: теоретические предметы давались ему легко — в свое время, увлекаясь авиамоделизмом, он перечитал множество книг по авиации, в том числе учебники по аэродинамике, и теперь удивлял всех своими знаниями. На занятиях он блестяще отвечал на любой вопрос, его хвалили. Однако, как ни храбрился Виктор, в сердце у него жила постоянная тревога, и он со страхом ждал проверки техники пилотирования: а вдруг его отчислят после первого же полета?..
Наконец всю группу отправили в летную школу, где пилоты после небольшой тренировки и проверочных полетов должны были пересесть на тяжелые транспортные планеры, чтобы уже в ближайшем будущем выполнять боевые задания, или, как тогда говорили, «летать на войну».
Наступил день, когда назначены были полеты. С утра Виктор ходил сам не свой. Ему казалось, что это вообще последний день его жизни. Он понятия не имел, как ведет себя планер во время полета на буксире за самолетом. Страшно было садиться в планер и стыдно было показать себя в худшем свете — ведь он сознательно обманывал всех…
На аэродроме инструктор, надеясь на него, как на одного из лучших пилотов, сказал:
— Ганченко, вы сегодня полетите первым. Вы отлично кончили теоретический курс, покажите теперь, как вы летаете.
— Есть! — срывающимся голосом произнес Виктор и почувствовал, как задрожали колени и мгновенно пересохло во рту.
Сейчас все должно было решиться — быть ему пилотом-планеристом или нет. Он готов был провалиться сквозь землю, но показать, что он не уверен в себе, или тем более признаться, что это его первый полет на высоту за самолетом-буксировщиком, уже не имел права. Он должен справиться!
Этот первый полет запомнился ему на всю жизнь. Уже сидя в кабине, перед самым взлетом, Виктор посмотрел на инструктора глазами, в которых светилась мольба о прощении. Но инструктор, ничего не подозревая, только спросил:
— Что, соскучился? Давно не летал?
Виктор молча кивнул, опустив глаза.
Кое-как взлетев за самолетом, он сразу понял, что справиться ему будет трудно и сейчас все откроется. И конечно же, после посадки инструктор не захочет даже разговаривать с ним.
Планер мотался в воздухе на тросе, то взмывая кверху выше самолета, то проваливаясь вниз. Виктор не успевал следить за самолетом, резко двигал ручку управления, чтобы восстановить положение, но получалось еще хуже. Буксировочный трос, который пугал его, то провисал так, что планер чуть не налетал на самолет, то натягивался и вот-вот готов был оборваться. Виктор весь взмок от напряжения, но ничего не получалось.
Сидевший в задней кабине инструктор без конца повторял терпеливо и настойчиво:
— Куда вы? Пвавненько, Ганченко! Пвавненько! Не дергайте! Где самолет? Вы его видите?
Но даже это ласковое «пвавненько» нисколько не помогало. Сначала Виктор слышал голос инструктора, который поправлял его, подсказывал, что делать, но вскоре инструктор умолк и до конца полета не произнес ни слова. Решив, что все кончено, Виктор уже не мог сделать как следует даже то, что умел — посадить планер, и плюхнулся на землю как мешок.
Инструктор долго молчал, ошеломленный: от Ганченко, который так блестяще отвечал на занятиях, мог подробно и красочно рассказать, как выполнить любую из фигур высшего пилотажа, который уверял всех, что он опытный планерист, трудно было ожидать такое…
Заметив, с каким жалким, убитым видом ждет Виктор от него замечаний о полете, инструктор с удивлением спросил:
— Что с вами, Ганченко? Вы же всегда так…
Он не договорил. Ему стало жаль Виктора, хотя он никак не мог понять, почему полет был таким неграмотным, из ряда вон выходящим.
— Разрешите, я еще раз слетаю! — с отчаянием в голосе воскликнул Виктор, набравшись храбрости.
— Да-да, конечно… Давайте еще разок! — обрадовался инструктор, надеясь, что, может быть, теперь все будет по-другому: мало ли что бывает — возможно, человек просто очень волнуется, или большой перерыв в полетах…
Он подробно проанализировал весь полет и напомнил Виктору еще раз элементарные для планериста правила.
Однако и на этот раз Виктор не обрадовал инструктора, хотя некоторые из ошибок, которые он допускал в первом полете, он уже не повторял. Но появились новые… И тогда инструктор догадался, что никогда Ганченко подобных полетов не совершал.
На земле он, ни о чем не спрашивая Виктора и не давая никаких указаний, распорядился:
— Еще полет!
Ждавшие своей очереди пилоты недоуменно переглядывались: ведь каждому сегодня положено было сделать всего один полет, а Ганченко летал два раза, да и то плохо.
В воздухе инструктор опять требовал ласково и настойчиво:
— Пвавненько, Ганченко! Не рвите! Не тараньте самолет!
Виктор старался изо всех сил, но еще многое у него не получалось. Когда планер приземлился, инструктор устало откинул голову назад и сухо сказал:
— На сегодня хватит, Ганченко.
Не вылезая из кабины, он сразу же занялся другим пило том, даже не взглянув на Виктора. Виктор же остался стоять у планера, теребя в руках шлем, весь в поту, багровый от смущения и глубоко несчастный от того, что обманул надежды инструктора, что все пилоты видели его позор. В то же время он испытывал безграничную благодарность к инструктору, который не высадил его после первого же полета и даже сказал: «На сегодня хватит…» Это значит, что его не отчислят! Значит, он будет летать! Будет!
